Транскрипт: Горбаневские чтения 2021 года

Чтения проходили в день рождения поэтки и правозащитницы Натальи Горбаневской, 26 мая 2021 года ей исполнилось бы 85 лет. Планировалось сделать журнал по материалам этого события. Так что мы начали подготовку, публиковали интервью, которые позже должны были войти журнал. Волонтёры занимались расшифровкой роликов. Историческая катастрофа приостановила проект и только теперь, 8 октября 2025-го, мы публикуем транскрипт онлайн.

Участвовали: Нюся Красовицкая, Ирина Котова, Ксения Сахарнова, Алиса Ганиева, Iя Кiва, Алтын Капалова, Юлія Цімафеева, Айдай Токоева, Марта Чумало, Сетлана Медведева, Мария Ревежак, Марина Тёмкина, Алла Шендерова, Анна Седышева, Анна Аркатова, Лета Югай, Ася Аксенова, Екатерина Храменкова, Ольга Мазурова, Нина Гадаева, Марыя Мартысевіч, Тетяна Ісаєва , Свiтлана Губiна, Любава Малышева. Нужно было прочесть стихи НГ и рассказать про свой протест.

Некоторые участницы читали собственные переводы стихов Натальи Горбаневской на свой родной язык или говорили на родном языке. Конечно, это было сделано для противостояния имперской идее. С другой стороны, переходя на русский, кто-то старался сделать высказывание понятным для, называя вещи своими именами, жителей страны врага, или жителей пост-советского, пост-колониального пространства. И этот женский интернационал связывало уважение к Горбаневской, оно же высказывание против русского танка, который однажды проехался и по судьбе Наташи.

Показательно число женщин, решившихся принимать участие в чтениях. Если на Искренковских чтениях 2020 года было 45 поэтесс, на майских Горбаневских чтениях 2021 года — 24 правозащитницы, а на Политковские чтения в октябре 2021 года решились лишь 11 журналисток. Поверьте, приглашений было разослано во всех случаях много сотен. И если вы не видите кого-то среди участниц, это тоже высказывание и решение.

В то время Московский женский музей был единственной независимой интернациональной женской площадкой, на которой можно было провести подобное мероприятие. Всё было организовано горизонтально: внутри высказывания не существовало никакой цензуры, каждая участница сама решала, что рассказывать, время не регламентировалось, результаты не обсуждались и не переделывались, я лишь соединила ролики в общий фильм, который и был показан в день чтений. Мы бы очень хотели сделать чтения в прямом эфире, но технически это было неосуществимо — не все наши участницы могли бы синхронизироваться и выступить из-за жизненных обстоятельств. Мешали разные часовые пояса, технические, политические проблемы и состояние здоровья некоторых женщин. Более свободный формат, формат онлайн-разговора, мы смогли организовать в форме видеочатов или очных мероприятий до и после чтений (видеодокументы можете найти здесь, на сайте музея). Единственно, мы вынуждены были регулировать выбор стихотворений, потому что иначе, конечно, все бы читали одно и то же. Мы делали таблицу, в которой участницы могли видеть, кто что уже выбрал. Относительно прямой речи рекомендаций не выдавали, поэтому совершенно фантастически выглядит фильм, в котором, не сговариваясь и, собственно, рассказывая только о себе, о своём видении жизни Горбаневской, о своих резонансах и эмоциях, участницы чтений показали настолько образно жизненный и творческий путь Наташи. Время было уже репрессивное, и вы также можете не-услышать, о чем не-сказано в этом фильме и соотнести со своими знаниями о событиях 2021 года. Оставалось совсем немного до полномасштабного вторжения в Украину, и предчувствие катастрофы, и попытки её остановить теперь особенно заметны в выступлениях участниц чтений.

Политические события выжгли дотла наши души, заставили выплакать все слезы, выжали из нас всю боль, которую только можно было почувствовать, сломали нашу реальность. Четвертый год мы действуем в состоянии гуманитарной катастрофы и остановки жизни — мы делаем, что должны. Тем ценнее документ, в котором можно услышать женщин, которые ещё не знают, что им предстоит перенести. Любава.

Транскрипт

Нюся Красовицкая

Привет! Меня зовут Нюся Красовицкая. Я российская внучка Натальи Евгеньевны Горбаневской. Я говорю “российская” неспроста — нас, внуков Наташи, достаточно много. В Польше находится Артур, между Парижем и Лондоном мотается Петька, и на юге Франции, в маленьком городе Монтиньяке, живут две мои сестры Милена и Ливия. И, как видите, я недаром говорю, что я внучка Наташи Горбаневской, потому что в первую очередь Наташа Горбаневская для меня бабушка. И как не удивительно, ей удалось стать настоящей бабушкой всех своих пятерых внуков и внучек. Удалось ей это неспроста, а действительно в какой-то момент она начала с нами очень активно общаться. В моём случае это случилось, когда мне в районе моих 10-12 лет, и это было невероятно прекрасно и важно. Потому что в этом возрасте, когда ты находишься в каких-то поисках себя, у меня появился взрослый вот такой вот друг — Наташа Горбаневская. И это совершенно потрясающе и я этому невероятно рада. И мне очень жаль, что этого друга у меня нет сейчас, мне её не хватает. Мне хотелось бы с ней многое обсудить, о чём-то поговорить, потому что она всегда была для меня очень важным ориентиром жизненным. Поэтому мне было особенно приятно делать книжку, и проиллюстрировать детскую книжку про бабушку, это был такой важный момент моего сближения с каким-то её образом, осознания её масштабного образа, который в детстве мне не виделся масштабным. А сейчас, конечно, видится очень большим и до сих пор меня очень поддерживающим, многое мне дающим.

Читает стихотворение НГ “Шептанием, бормотом, басом”.

Честно говоря, я очень долго выбирала это стихотворение, чтобы именно его прочитать. Мне оно сейчас как-то внутренне очень импонирует. Очень импонирует тому, что я расскажу сейчас про свой какой-то протест. В общем-то я ничего конкретного не расскажу, потому что сейчас, как мне кажется, очень странное и сложное для меня лично время, и мой протест намного больше внутренний, чем внешний. Хотя во внешних протестах я тоже участвовала, и я не говорю о них не потому, что я, там, чего-то боюсь или забыла про это. Но именно здесь, в фильме-воспоминании о бабушке, мне бы хотелось сказать то, что мой внутренний протест, мой главный протест сейчас — моя попытка сохранять собственное я, собственное мнение, собственную мысль, в которой я часто не чувствую какую-то фактическую поддержку, но чувствую вот это вот “но сердце моё не вещует, не смотрит ни взад, ни вперёд и лишь недействительность чует”. Я сейчас тоже чую лишь недействительность и поэтому стараюсь каждый день следовать своему внутреннему протесту, чувствовать, что думаю я, почему я так думаю, и сохранять свою собственную идентичность. На этом всё. Спасибо!

Любава Малышева 

Это говорили уже очень многие люди, что Наталья Горбаневская это была совесть. И как при её жизни, так и после того как она нас оставила, очень многие люди соотносят с ней, с её мнением свои поступки. То есть я, например, точно это делаю. Я всегда, если принимаю какое-нибудь сложное решение, думаю: “Так, это бы она одобрила, об этом она бы сказала “нет, это нехорошо, так не поступай”. То есть я соотношу, я уже смирилась с тем, что это останется со мной. И я надеюсь, что маленькие дети, изучив сказку про Наталью Горбаневскую, поймут важность борьбы за свободу любой ценой, вопреки всему. (Показывает книгу из проекта “Женская история для детей” о Наталье Горбаневской.) Когда мы делали эту последнюю иллюстрацию, мы хотели нарисовать её как некую общую площадь, что здесь одновременно с Натальей выходит теперь огромное количество человек. И как бы она пребывает на площади постоянно, да, но теперь уже она окружена потомками, огромным количеством потомков, которые тоже знают цену свободы и готовы бороться за неё.

Ирина Котова

Читает стихотворение НГ “И нырни, и восстань…”

Наталья Горбаневская для меня очень важная часть советской истории, истории социализма в нашей стране. И, в общем-то, мне бы хотелось сказать, что после репрессий 30-х годов, в 60-е люди жили как будто с завязанными глазами. Это был, видимо, инстинкт самосохранения, но Наталья Горбаневская смогла снять эту повязку с глаз не только у себя, она раскрыла глаза другим и показала им реальность, не побоялась вступить в борьбу с этой реальностью. Поэтому не уважать её невозможно. А что касается каких-то вечеров, акций, протестов: мне было очень важно принять участие в вечере по защите сестёр Хачатурян. Потому что в 60-е годы я находилась на сохранении беременности, со своей дочерью, в отделении консервативной гинекологии, и в общем-то эта тема, что и у сестёр Хачатурян, оказалась мне, в те ещё времена, очень близка. Потому что туда привозили девочек на прерывание беременностей в большом сроке. И, как правило, отцами этих детей были отцы этих девочек или отчимы. И в общем-то в связи с этим я написала стихотворение, которое называется “История пяти”, я прочитаю две части.

Читает своё стихотворение.

Ксения Сахарнова

Читает стихотворение НГ “А на тридцать третьем году…”

Из всех женщин, которые оказали на меня в жизни сильное влияние, наверное, первое место я бы отдала Наталье Горбаневской. Мы познакомились в 2009 году, когда я загорелась идеей создания фильма о демонстрации 25 августа 68 года на Красной площади. И, поскольку у меня не было никаких знакомств, никаких связей в диссидентском мире, я просто начала искать в интернете информацию об участниках демонстрации и таким образом я наткнулась на живой журнал Натальи Горбаневской, он назывался ng68. Сразу было понятно из названия, почему там используется цифра 68, 68 год. И я написала Наталье Евгеньевне большое письмо, в котором рассказала об идее съёмок фильма, почему для меня это важно и пригласила её принять участие. И, на моё удивление, она буквально через пару дней мне ответила и дала согласие. Ей было приятно, что молодые ребята интересуются этой темой. И она согласилась и прилетела в Москву. Съёмки у нас прошли жарким летом 2010 года. Это было удивительное приключение, которое дало нам возможность познакомиться и пообщаться с потрясающими людьми. И вот зимой 2012 года состоялся первый, премьерный показ нашего (с моим мужем и соавтором, Кириллом) первого документального фильма “Пять минут свободы”. Показ проходил в Сахаровском центре, и Наталья Горбаневская на нём присутствовала, она сидела в первом ряду. Я очень переживала, как это будет. Поскольку фильм тогда был очень большой, час сорок, а Горбаневская очень много курила, она буквально не расставалась с сигаретами. Но, к моему удивлению, она просидела, как вкопанная, весь фильм, ни разу не выбежала покурить. И как только фильм закончился, она встала и, со свойственной ей порывистостью, взяла микрофон и сказала какие-то очень важные слова. Которые меня, как помню, заставили прослезиться. И помогли нам с мужем поверить в свои силы и понять, что тот путь, который мы выбрали, путь документального кино — это наш путь и нам надо его держаться. И после показа, я помню, как Наталья Евгеньевна подошла к нам и сказала: “Ребята, пора вам называть меня Наташей”. А это была большая честь, это было самое большое признание нашей работы, потому что Наташей она просила называть себя только очень близких людей. И с тех пор мы, преодолевая стеснительность и неудобство, называли её Наташей. Наташа была большой поклонницей нашего фильма, и можно сказать, его пиарщиком, она всегда в ЖЖ анонсировала его показы. И самый лучший, наверное, показ был в августе 2013 года. Это было 45-летие демонстрации. Когда мы устроили показ в концертном зале “Мир” в пользу фонда поддержки политзаключённых. И Наташа вышла на сцену, она читала стихи. И весь зал, тысячный зал, стоя ей аплодировал. Благодаря Наталье Горбаневской мы научились понимать стихи, любить стихи, слушать стихи. Мы всегда посещали её вечера поэзии, она много раз приезжала в россию.  И, помимо этого, конечно, её пример и пример других участников демонстрации пробудил в нас самих какую-то гражданскую активность. И мы начали ходить на митинги. Ходили мы туда, в основном, как режиссёры, снимая, фиксируя эти события, создавая их летопись. Потом у нас родился ещё не один фильм на правозащитную тематику, это стало нашей постоянной темой. Но был один митинг, на который я вышла без камеры, я вышла с плакатом. Это было зимой 2013 года, когда наше государство, наша Государственная Дума придумала очередной закон запретительный. Это был так называемый антисиротский закон, по которому американцы, американские семьи больше не смогли усыновлять детей в россии. А мы тогда работали над новым фильмом, как раз по этой теме. Мы нашли в интернете историю американки, американской женщины, Кендре, которая хотела усыновить девочку с инвалидностью из россии. Мы договорились о съёмках этого фильма, а Кендре тогда очень волновалась, это буквально был такой крик о помощи, она боялась, что ей не дадут усыновить девочку, потому что закон вот-вот должны были принять. И тогда мы вышли на митинг. Я вышла с фотографией девочки Полины из детского дома, которую должна была усыновить Кендре. К счастью, это усыновление состоялось. Об этой истории мы сняли свой фильм “Мамы, дети и закон”. После того, как Наталья Горбаневская в ноябре 2013 года покинула нас, мы поняли, что просто обязаны сделать фильм в память о ней. Мы начали работу над фильмом “Наталья Горбаневская. Я не героиня”. Этот фильм был закончен в 2016 году, к 80-летию Натальи Евгеньевны. Почему было такое выбрано название, “Я не героиня”, потому что Наташа всегда говорила, когда ей говорили “Вы герой, герой, вы вышли на площадь, вы знали, что вы сядете, и всё равно вышли, с маленьким ребёнком”, она говорила: “Я не героиня, я обычный человек. Я это сделала почти из эгоизма”. Поэтому её дети — Ярослав и Иосиф — они приняли это название, и приняли наш фильм. Это было для нас большой радостью. Мы всегда будем помнить Наташу, и мы рады, что интерес к её поэзии и к её жизненному пути продолжается и сегодня.

Алиса Ганиева

Пожалуй, самым знаковым для меня протестом был массовый пикет, организованный в поддержку украинского политзаключённого Олега Сенцова. Который тогда, в 2018 году, объявил тюремную голодовку не только за свою свободу, но и в поддержку других украинских политзаключённых: крымских татар, украинцев, оказавшихся в российских тюрьмах во время “русской весны” и позже. Тогда, в июне 2018-го, была объявлена глобальная кампания Save Sentsov. Я поняла, что я не могу молчать и тоже должна что-то сделать. Обратилась за советом, в том числе, к своим коллегам из правозащитных писательских организаций — ассоциации “Свободное слово” и “ПЕН-Москва”, подала заявку, полагающуюся, к сожалению, в россии, для уведомления властей о массовом пикете, мне было отказано без всякого объяснения причин. Мне не дали никакой альтернативной площадки. В результате я судилась с префектурой Центрального административного округа Москвы. Конечно же, безрезультатно. И, так как всё это закончилось ничем, я решила всё же выйти в форме такого публичного интервью, как мы решили с друзьями и коллегами. Позвала журналистов. Были журналисты из Германии, из Украины, из независимых СМИ россии. Пришло человек тридцать. Немного, но надо сказать, что организовывалось всё это таким образом очень стихийным и экспромтным: я написала пост без явок и паролей, дальше мне писали в личку. Были и режиссёры, коллеги Олега Сенцова, например, Борис Хлебников, и актёры, например, из Театр.doc, и просто неравнодушные. В частности, там я познакомилась с Костей Котовым, который потом сам стал политзаключённым. И для меня это было внутренней вехой, переступанием через какой-то, может быть, страх. Это было очень важным — не промолчать.  Я прочитаю стихотворение Натальи Горбаневской “Кто там ходит под конвоем”.

Читает

Iя Кiва

Добрый вечер! Меня зовут Iя Кiва. Я поэтка. В разговоре о Наталье Горбаневской, думаю, можно сказать — поэтка и переводчица из Украины. Я прочитаю стихотворение Натальи Горбаневской “Концерт для оркестра”. Это, конечно, одно из самых известных её стихотворений. Чем оно важно именно для меня? Ну тем, что, понятное дело, это стихотворение о творце, о художнике, который, создавая новое, изобретая язык новый, естественно, сталкивается с недоумением, с агрессией, с непониманием. И он, к сожалению, на это обречён. С другой стороны, я люблю Бартока, и поэтому всё, о чём написано в этом тексте, в нём можно услышать, у него очень специфический язык музыкальный. И в-третьих, важно то, что этот текст также и о музыке на уровне тематизации.

Читает стихотворение НГ.

И я ещё хотела бы добавить, что в Украине, в том числе в Киеве, или, вернее, в Киеве, в Украине есть музыкальное агентство “Ухо”, которое играет современную академическую музыку. И вот на их концертах я была свидетельницей того, что люди купились на рекламу, пришли слушать какую-то современную (или, кстати сказать, не такую современную, или второй половины XX века) музыку, как они вскакивали через 15 минут, выходили, фыркали и так далее. Потому что они абсолютно не были подготовлены к тому, чтобы услышать язык, которого они не знают, который они не могут и не умеют слышать. Что же касается самой Натальи Горбаневской, то, безусловно, я читала, специально читала даже её тексты, как автора определённого периода, определённой репутации. И также очень для меня важна её книга не поэтическая, а книга “Полдень. Дело о демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади”. Участницей которой она была, когда советские танки вошли в Чехословакию. Этот текст был важен, потому что, когда оккупировали Донецк, из которого я родом, то какие-то методы этой оккупации были очень похожи на описанные Натальей Горбаневской. Вот как она описывала: тюрьма, возле этой тюрьмы появляются провокаторы, люди, которые изображают какой-то такой народный гнев, они из народа, они, мол, простые, но всё это шито белыми нитками. Ты видишь, что эти люди на работе, и методы у них, в общем-то, очень похожие. И также, конечно, Наталья Горбаневская крайне важна как переводчица с польского языка. И даже если я перевожу, тем более, если я перевожу, с польского на украинский, я могу всегда посмотреть, как она работала с этим автором, как она переводила. Даже если не пригодится — всегда интересно, как кто-то решал какие-то переводческие задачи до тебя. Если говорить о какой-то своей гражданской деятельности, ну, то в Украине, слава богу, с этим проблемы нет. Я выходила на… довольно часто выхожу на разнообразные акции. То есть вот от каких-то социальных вещей, типа там Марша женщин на 8 марта, до действительно акций какого-то гражданского сопротивления, как это было в Донецке, когда довольно небольшое число людей выходило с проукраинской позицией на центральные площади города. И, может быть, ещё я добавлю, что еще есть какие-то там есть акции солидарности, с беларуским народом, или с Олегом Сенцовым, когда он был политзаключённым Кремля. Тоже я участвовала в очень многих акциях, и думаю, что и в будущем тоже буду участвовать в подобных вещах, потому что гражданское общество — это мы и нет никакой политики сверху, вся политика — это мы, мы её делаем.

Алтын Капалова

Здравствуйте! Меня зовут Алтын Капалова. Я писательница из Кыргызстана. И сегодня я хочу прочитать стихотворение Натальи Горбаневской на кыргызском языке.

Читает по-киргизски стихотворение “Ну, давайте, ребята не будем…”

Я выбрала это стихотворение, потому что оно важно для меня, как и всё творчество Горбаневской, тем, что оно о сейчас, оно обо мне, оно о людях, которые меня окружают. И оно о ситуации в моей стране сейчас. Ну это очень удивительно, но это так. И вообще для меня очень важна правозащитная деятельность Горбаневской, и вообще её смелость, её сопротивление, да, борьба через поэзию. И протесты, её протесты, наверное, звучит очень странно, но меня очень вдохновляют. Из среди своих протестов я хочу рассказать о том, который имеет такой какой-то постоянный характер. Дело в том, что в прошлом году, 8 марта, во время мирного марша, вернее, до его начала все организаторки и многие участницы были задержаны милицией Бишкека. Все были задержаны, а я не успела поднять свой плакат, на котором я написала на кыргызском языке “Кызыл камчы сынсын”. “Кызыл камчы” называют мужчин, которые очень жестоко и с постоянством бьют своих жён. Буквально это переводится, как “красная плётка”. И она красная от крови. “Сынсын” означает “пусть сломается”. То есть на моём плакате было написано “Пусть сломается красная плётка”. Но я не смогла его поднять 8 марта. И потом, уже после, вот начиная с прошлого года марта, я стала выходить с ним везде: я стала стоять с ним на площади, в публичных местах, в сёлах, на проезжей части. Стала стоять и документировать это. Для меня это протест, для меня это борьба с фемицидом, который происходит в нашей стране. И для меня лично он ещё очень важен, потому что это был первый раз, когда я вышла одна с плакатом на площадь. А потом уже… В первый раз было сложно, а потом уже стало легче делать это. Хочу показать мой плакат.

Показывает.

Юлія Цімафеева

Читает стихотворение НГ “На воде, всё равно что нигде…”

Сёлета вядомай расійскай паэтцы, праваабаронцы і дысідэнтцы Наталлі Гарбанеўскай споўнілася б 85 гадоў. Безумоўна, яна была найперш выбітнай паэткай, мы працягваем чытаць яе вершы, але яшчэ больш мне падаецца нас натхняюць яе ўчынкі, яе грамадзянская дзейнасць. Яе адважнае змаганне за элементарныя правы паказвае нам, наколькі важная роля ўсяго некалькіх чалавек у шматмільённай краіне, і нават роля аднаго чалавека, які выступае супраць агрэсіі, гвалту, несправядлівасці і хлусні, выступае паслядоўна і мэтанакіравана. Наколькі важна “дзяўбці”, па-руску “долбить, долбить, долбить”, як кажа беларуская палітзняволеная Марыя Калеснікава, якая проста цяпер сядзіць у беларускай турме ні за што. Мы разумеем наколькі неабходным было гэта няспыннае мірнае супраціўленне ў савецкія часы і цудоўна ўсведамляем, што ў XXI стагоддзі гэта патрэбна нам не менш, чым у XX.

Калі казаць пра самы запамінальны мой дзень і мой пратэст, то гэта, мабыць, чытанне верша “Камень страху” 20 жніўня 2020 года. Адразу пасля выбараў на прыступках Беларускай філармоніі пачалі збірацца музыкі і спевакі, кожны дзень а 12 гадзіне. Хор, які складаўся з прафесійных і непрафесійных спевакоў, выходзіў і спяваў беларускамоўныя песні пад жывы музычны акампанемент. Такім чынам яны выконвалі пратэст супраць хлусні і гвалту, што мы пабачылі ў тыя жнівеньскія дні. Спачатку яны нават стаялі з плакатамі «Мы беларусы, мірныя людзі», «У мяне скралі голас», «Stop насилие», але пазней, калі гэта стала не так бяспечна, то плакаты больш не бралі. Але ўсё было ясна і без іх.

У той дзень с самай раніцы я павесіла у Файсбуку свой верш «Камень страху», і амаль адразу мне напісала мая сяброўка, цудоўная кампазітарка і музыка і запрасіла прачытаць гэты верш разам з хорам. Мы з маім мужам, пісьменнікам Алегердам Бахарэвічам, хуценька сабраліся і паехалі на плошчу Якуба Коласа, ледзь паспелі. З кампазітаркай вырашылі, што я буду стацці сярод харыстаў і харыстак, а потым выйду са сваім вершам. Я так і не наважылася спяваць па-сапраўднаму, проста адкрывала рот, хоць словы крыху ведала, ды і тэкст быў перад вачыма. Паслухаць хор, які пазней назаве сябе “Вольным хорам”, прыйшло каля 100 чалавек. Калі я выйшла наперад, трымаючы ў дрыжачых руках сваю бела-чырвоную кніжку, якая выйшла літэральна за два дні да выбараў, то адчула наколькі гэта цяжка практычна крычаць насустрач ветру, бо ніякага мікрафона ў нас, натуральна, не было. Недзе там за людскімі спінамі моўчкі праходжваліся два міліцыянты, якія дагэтуль нікога не разганялі. Я ўсё чытала-крычала, зусім не разумеючы, ці чуюць мой верш, ці ўспрымаецца закладзеная там іронія і боль пра тое, як беларускі страх і мой асабісты страх перадаваўся з пакалення да пакалення… За маёй спінаю гучаў хор, выводзячы манатонныя ноты. Я чула гэты прыгожы і адначасова вусцішны гул.

Калі я скончыла чытаць, хор пачаў выконваць сваю заўсёдную заключную песню «Магутны Божа». Я была ўжо сярод гледачоў таму таксама пачала падпяваць. Недзе пасярод песні слухачы і спевакі пачулі голас міліцыянта праз мегафон: «Уважаемые граждане! Ваше мероприятие несанкционированно. Просьба разойтись. Иначе…» Мы ўжо бачылі аўтазакі ў горадзе, якія пачалі курсіраваць па вуліцах… Але спевакі не спынілі песню. Яны пачалі вельмі-вельмі павольна разыходзіцца ў розныя бакі, але ўсё роўна даспявалі яе да канца: «Зрабі магутнай, зрабі шчаслівай краіну нашу і наш народ!» І толькі тады мы ўсё пакінулі плошчу…

Айдай Токоева

Читает стихотворение НГ “Всё ещё с ума не сошла, хоть давным-давно полагалось…”

Стихотворение Горбаневской “Всё ещё с ума не сошла…” отзывается очень сильно с моим внутренним состоянием, которое я сейчас проживаю. И вот таким единственным якорем, который меня удерживает ещё на плаву жизнедеятельной, являются мои друзья, моё сообщество. И мне очень хотелось как-то помочь моим подругам. И в этом году мне как бы представился такой шанс. Анна Капушенко и Савия Хасанова, это мои коллежанки, они опубликовали большое исследование по фемициду в Кыргызстане, это первое было такое исследование. Но когда работа вышла, никто как бы так много внимания не обратил. Мне стало очень жаль их труд, поэтому я решила во время марша на 8 марта устроить перформанс, который привлёк бы к нему ещё больше внимание.  К женщинам в нашей стране много требований, много запретов есть, но при этом, с другой стороны, говорят, что вот, мы женщин уважаем, очень любим, их как бы возносим. Но я хотела сказать: вот же, по статистике, да, женщин убивают, домашнее насилие приводит к фемициду. Вы говорите, ну, что вы нас уважаете, если это вот ваше уважение, если вот так вы показываете его, то лучше как бы отречься да от этого традиционного общества. И во время перформанса я состригла себе волосы, которые были заплетены в косы вместе с такими лентами, на которых были написаны мотивы, по которым женщины были убиты.

Марта Чумало

Читает на украинской языке стихотворение НГ “Сотру со лба солёный след работы…”

Горбаневская — такая маленькая женщина, но очень сильная и смелая. И меня очень захватывает сочетание такой хрупкости, такой силы и таланта. О протесте.
Каждый год уже несколько лет подряд мы выходим во Львове (это Западная Украина) на протест “Возвратим себе ночь”. Это женский протест. Приглашаем женщин, наших подруг, просто женщин незнакомых, присоединиться к нам и пройти по городу, и сказать громко о том, что пространство небезопасно для женщин, что город не чувствует потребностей женщин. Что мы требуем, чтобы безопасность обеспечивалась властями. Мы требуем этого громко и солидарно.

Светлана Медведева

Я — капитан-механик буксирного катера Медведева Светлана Валерьевна.

Читает «Кто-там ходит под конвоем».

Наталья Горбаневская — самый известный правозащитник Советского Союза и поэтесса. Она очень смелая, бесстрашная, способная на спонтанный протест. Надеюсь, что во мне есть такие же качества. В 2012 году я попыталась трудоустроиться на должность моториста-рулевого и получила отказ из-за Постановления правительства №162 2000-го года. Это список запрещённых профессий для женщин. Обратившись во все инстанции, я получила отказ, разрешения мне работать на этой должности никто, естественно, не дал, и только АДЦ Мемориал поддержал меня и мы обратились в российские суды. Все суды мы проиграли. И поэтому было принято решение обратиться в Комитет по ликвидации дискриминации в отношении женщин. В 16-м году Комитет опубликовал на сайте решение, в котором говорилось, что Список является дискриминационным, рекомендовал российской Федерации убрать данный список из Трудового кодекса, выплатить мне компенсацию и трудоустроить по имеющимся у меня документам. Естественно, ничего из этого правительство рф не сделало. В конце 16-го года я выступала на съезде профсоюза моряков. И профсоюз моряков по итогу обратился с данным вопросом к Дмитрию Медведеву, на тот момент он был премьер-министром. В итоге была создана рабочая группа и решался вопрос по сокращению Списка. Сокращенный Список вступил в силу с 1 января 2021 года. Ранее в нём было более 400 запрещённых профессий, сейчас это 320 запрещённых профессий и работ для женщин. Небольшая победа, но она победа.

Мария Ревежак

Читает стихотворение НГ “Уже за порогом, уже за чертой…”

Меня зовут Ревежак Мария, я из подмосковного города Королёв. Моя общественная деятельность началась в 2011 году, когда в городе обсуждали генплан, по которому вдоль моей дороги должна была пройти трасса, которая дублировала центральную улицу. Мы тогда отстояли свою дорогу. И я надеюсь, что мы отстоим наше будущее и нашу жизнь. Спасибо!

Марина Тёмкина

Вот эта книга Наташи Горбаневской (показывает) на самом деле не есть книга. Просто когда-то очень-очень давно я начала копировать её стихи в разных журналах и где мне попадалось. И вот видете она у меня так и лежит, это просто копии её книжек. Почему-то других наташиных книг в моей библиотеке не оказалось. Прежде чем прочитать стихотворение, я хочу рассказать, кто такой был этот генерал Андерс, армии которого это стихотворение посвящено. Это был такой человек, родившийся в Польше, но в семье балтийских немцев. Ну вот то, что называлось когда-то латышские бароны. Или латвийские бароны. Поэтому учиться он поехал в высшее учебное заведение, поехал он в Ригу. И тут очень вскоре начинается вот та война первая великая мировая, в которой он уже принимает участие как военный. И сначала он воюет в императорской армии русской. А потом, когда эта армия разделяется на белую и красную и начинается гражданская война, он в той армии, которая в советской терминологии называлась белополяки. Потом Польша свободна. И он уезжает учиться в высшую военную академию в Париж, École normale supérieure de guerre, и кончает эту академию, продолжает военную карьеру в свободной Польше. В 1931 году он получает звание генерала, и через некоторое время начинается война, входят немцы в Польшу в 1939 году. И он со своим корпусом, уже в генеральском чине, воюет с немцами. А потом, когда очень вскоре туда приходит советская армия, с другой стороны польской границы, он понимает, что сейчас будет ловушка, и всё это захлопнется. И он всю свою армию, со своей армией уходит из Польши, и думает, что он как-то через Румынию, Венгрию и так далее сохранит польскую армию просто. Но не тут-то было. Значит, во Львове его ловит… уже советская армия там во Львове находится. Его перевозят на Лубянку. Там его, как полагается, пытают и так далее. Но в какой-то момент опять же каких-то дипломатических маневров между Англией, россией и Польшей его отпускают. И вот отпускают его, то есть перевозят его в Палестину, через Ирак. Интересно, что у Наташи в стихотворении есть песок, который, если ты не этого знаешь, момента в его биографии, то ты не понимаешь, откуда там этот песок. И таким образом он из подмандатной Палестины оказывается в Лондоне. И в составе английской армии воюет еще во Второй мировой войне в Италии, где погибают многие поляки. И потом, когда он возвращается в Лондон, а Польша становится советской в конце войны, с него снимают генеральский чин и гражданство. И таким образом он теряет родину, и он всё-таки играет какую-то политическую роль. Далее в 1970 году он умирает. И просит, чтобы его захоронили на военном кладбище в Италии, где погибло много польских солдат, которые воевали в его армии. Вот этот генерал Андерс.

Читает стихотворение НГ “Как андерсовской армии солдат…”

Это стихотворение Наташа написала в 1962 году. То есть задолго до того момента, когда она вышла на Красную площадь в 68-м с лозунгом “За вашу и нашу свободу”, она уже была человеком абсолютно определённого такого политического сознания и, можно сказать, социальной этики. Я познакомилась с Наташей в 1984 году, когда у меня выходила первая книжка в Париже, в “Синтаксисе”, и я много времени проводила с Синявским и Марией Васильевной Розановой. Уезжая тогда в Париж, я пришла попрощаться к Бродскому и попросила у него Наташин телефон. Не редакции “Континента”, потому что я понимала, что там она работает и трудно с ней будет видеться. И мы поговорили о Наташе. И я ему сказала, что я всегда вот ею восхищалась, её каким-то бесстрашием. И в то же время я понимала, что сама на него не способна, что я никогда против этой огромной тоталитарной так сказать военной машины, античеловеческой, антигуманной никогда не пойду, свою единственную драгоценную жизнь никогда вот так не потрачу за общее дело. И особенно с коляской со своим ребёнком. Это вообще мне было совершенно как-то недоступно, как человек может в своём сознании, знает, доразвиться до такого уровня, не знаю, мужества, что ли. Но Наташа была военным ребёнком, она росла в совсем другом контексте историческом. Поэтому может быть, тогда мне это было не очень понятно.  Ну вот, я приехала в Париж, позвонила Наташе. У меня уже были публикации в “Континенте”. Она была рада, я встретила её после работы, значит. Она показала мне “Континент”, с кем-то познакомила и сказала “Сейчас пойдём ко мне, будем есть суп”. Но прежде чем мы добрались до неё , происходило много разного интересного. Например, оказалось, что она любит играть в электронные игры, и что она всегда по пути домой заходит, значит, и тратит там свои какие-то жалкие сантимы на то, чтобы поиграть. Это как-то её расслабляло. И я постояла с ней рядом и посмотрела, как она играет в игру, в которую в тот момент играл мой пятнадцатилетний сын в Америке и очень любил тоже эти электронные игры. Наташа была уже довольно взрослая женщина, но такая маленькая, очень ладненькая, обожавшая балет, как мы знаем, обожавшая Польшу и всё польское, и переводившая польский поэтов, у неё там было много друзей. Поэтому Наташа она осталась в моём сердце, как такой, знаете, подросток, который играет в электронные игры, такой лёгкий, прелестный человек. Потом мы пошли к ней домой. Действительно ели какой-то суп. В доме обстановка была кромешной бедности, или, лучше сказать, даже отсутствие быта, неправильное слово бедность, вот она так как-то прожила совершенно безбытно. И тех, кто хотят узнать о Наташе больше, я отправляю людей к книге Люси Улицкой, которая была её вот ближайшая подруга просто с юности. Улицкая собрала воспоминания о Наташе в такой довольно большой том, его стоит прочитать тем, кто ею интересуется. Потому что там такие подлинные, интимные, человеческие документы. Ну и больше мы по жизни с Наташей никогда не встретились, хотя однажды она была в Нью-Йорке, читала, а меня не было в Нью-Йорке. И я была в Париже много раз, в 1989 году почему-то мы опять не встретились. В общем, как-то у нас больше ни разу не получилось. Но вот доминирует в моей памяти Наташа вот в этот день наш, вечер, который мы провели вместе. И ещё то, что о ней говорил Бродский. Но я думаю, что это не для этого фильма. Теперь, что касается моего участия в демонстрациях. Вы знаете, как-то всё так не упомнишь, но вот одна из демонстраций, которую я помню (у меня, к сожалению, нет фотографий) это когда арестовали Ирину Ратушинскую. И была демонстрация около тогда ещё советского посольства. И есть даже фотография (которой у меня вот нет), на этой фотографии Сьюзен Зонтаг, Иосиф Бродский после операции, очень, как сказать, едва ходящий, и мой грустный профиль, такой совершенно вороний, потому что я очень за него волнуюсь, как бы с ним ничего не случилось после операции. Я не думаю, что это демонстрация оказала какое-то влияние на советские правоохранительные органы, потому что Иру Ратушинскую посадили. Но вот в её деле я принимала очень активное участие, я тогда работала в ПЕН-клубе, участвовала разных комитетах, связанных с посадками писателей. Тогда же было дело Кости Азадовского, дело Миши Мейлаха. Вот в этом я принимала участие. Фотографии, которые я вот здесь показываю (видны на экране), это когда был день инаугурации Трампа. И в Нью-Йорке была огромнейшая, огромнейшая демонстрация, которая начиналась, как демонстрация женщин, и поэтому вы видите такое количество розовых шапочек. Но там, конечно, было очень большое количество и мужчин, и детей, и стариков, и всяких разных людей. Там было некоторое количество очень немолодых женщин, некоторые ходили с волкерами, а лозунги они держали “Идём опять?”, «We go again?«. Это демонстрация начиналась около 11 утра, мы начинали у здания ООН. И хотя это не так далеко от дома Трампа на Пятой авеню и какой-то пятьдесят третьей, скажем, улицы, да, но это шествие заняло весь день, потому что людей было так много. Было очень много молодых людей. Шли доктора, которые несли транспарант “Мы готовы получать меньше денег, но сделайте национальную страховку медицинскую для всех”. В общем это был какой-то момент общенародного, общеженского, общечеловеческого негодования, и в то же время ликования, что мы есть и что у нас есть сила, и что этот маразм не навсегда. Я очень горжусь, что я в этом участвовала. Я очень много там снимала, но как это бывает, себя забыла.

Алла Шендерова

Сегодня, в день рождения Натальи Горбаневской, мне хочется прочитать её стихотворение.

Читает “И нырни, и восстань, в полынью, в иордань…”

Я, к сожалению, не была знакома с Натальей Горбаневской, но есть такое слово — праведник. А на праведниках, как известно, мир держится. Так вот мне кажется, что это про Наталью Горбаневскую. И мне хочется сейчас прочитать отрывок из письма, которое Наталье Горбаневской каким-то чудом удалось передать в редакции западных газет, когда её отпустили после их выхода на Красную площадь 25 августа 1968 года. Её недолго отпустили, потому что, как вы знаете, у неё был грудной ребёнок. Вот это письмо: “Мои товарищи и я счастливы, что смогли принять участие в этой демонстрации, что смогли хоть на мгновение прорвать поток разнузданной лжи и трусливого молчания и показать, что не все граждане нашей страны согласны с насилием, которое творится от имени советского народа. Мы надеемся, что об этом узнал и узнает народ Чехословакии. И вера в то, что думая о советских людях, чехи и словаки будут думать не только об оккупантах, но и о нас, придает нам силы и мужество”. Ну а сейчас я, как обещала, расскажу вам историю своего протеста. Это, конечно, очень громко сказано, потому что это было в детстве, и протест был, конечно, не совсем осознанный. Это случилось после смерти Константина Черненко. А если кто-то помнит, то те смерти генсеков шли подряд: сначала умер Брежнев, через какое-то время, небольшой промежуток, Андропов. И, кажется, через полгода или чуть больше, Черненко. Когда был Брежнев, мы были ещё совсем маленькими, никакой линейки… не звали наш класс на линейку, а Андропов и Черненко, нас уже водили, пионеров, на линейку. И вот линейка по поводу известий печальных от Политбюро. Стоят все классы, в том числе наш, и когда раздалось “с величайшим прискорбием сообщаем”, я вдруг увидела, что кто-то из моих одноклассников начинает хохотать. И это, конечно, был нервный смех. Как вы понимаете, нервный смех чрезвычайно заразителен. Через несколько секунд я увидела, что хохотала уже какая-то часть класса. Я не смеялась, потому что мне мне незадолго до этого дома объяснили, что такое КГБ и ещё кое-что про историю нашей страны. Потом мне этого Константина Черненко было жалко, как старого деда, я не могла смеяться над смертью. Но линейку прервали, нас всех увели в отдельный кабинет. Туда пришел директор, замдиректора, завуч и металась наша бедная классная руководительница. И все очень строго говорили о том, что мы должны быстро назвать зачинщиков и тех, кто смеялся больше всех, у них будут вызваны родители, в отношении них будут приняты меры, а остальные пойдут домой. И мы должны быстро сразу назвать список зачинщиков. Я стала это всё слушать, и у меня стала подниматься волна внутри меня не то что ненависти, но протеста. Потому что я поняла, что сейчас нас превращают вот в такие винтики той системы, системы доносительства друг на друга, на которой, в общем, во многом держалась советская система. И этот дикий протест против превращения нас в эти винтики вызвал во мне такую странную реакцию, я вдруг встала и сказала: “Вы знаете, а мы все смеялись, поэтому надо всех переписать, просто список класса из журнала. И вызвать всем родителей. Мы все смеялись”. Нам сказали: “Нет, нет, так не пойдёт. Назовите тех, кто больше всех смеялся и зачинщиков”. Я опять повторила то же самое по кругу. Мои одноклассники немного ошалело на меня посмотрели, некоторые, они-то видели, что я не смеялась. Но они поняли, что я, в общем, их спасаю. Я никогда не была лидером класса, мне кажется. Но в эти несколько часов я им была, конечно. Нас спрашивали по кругу два часа подряд, поскольку мы никого не называли, никаких фамилий, мы говорили, что мы все зачинщики. Нас оставили в покое, отпустили домой. Никаких последствий эта история не имела. Ну может быть, потому, что, как мы помним, после Черненко пришёл Горбачёв, и в общем с этого дня началась Перестройка.

Анна Седышева

Читает стихотворение НГ “По досточке по тоненькой…”

Я выбрала это стихотворение Натальи Горбаневской, потому что оно очень отозвалось в моём сердце. Мне кажется, в какой-то мере сегодня мы живём на краю бездны, и мир как-то шатается. Хотя, конечно, эпоха, в которую жила и боролась Наталья Горбаневская, всё таки мне кажется куда более суровой. И бороться тогда и выходить на Красную площадь в 1968 году кажется чем-то невероятным. Насколько нужно быть сильной духом, верной своим убеждениям, чтобы бороться с закрытой тоталитарной империей. Хотя в какой-то мене ещё одна аналогия, связывающая наши времена, это то, что границы всё ещё могут закрываться, как нам показала пандемия. И правительства, власти будут пользоваться моментом, чтобы укрепить свои позиции и ограничить права и свободы граждан. Наталья Горбаневская умерла, не увидев такой серьёзный консервативный поворот в Польше, в стране, которая для неё очень много значила. Как и для меня. Польша была такой учительницей, что ли, которая через свою культуру, журналы учила ещё тогда юную её смотреть свою родину критически, другими глазами. В этом смысле для меня Польша стала чем-то похожим. И удивительно, но много каких-то географических точек в судьбе Натальи Горбаневской и моей совпадают. В 2008 году она стала почётным доктором университета Марии Склодовской-Кюри в Люблине. Именно с этим университетом именно в Люблине связана моя жизнь сейчас. И удивительно, конечно, как будучи большой любительницей польской культуры и блистательной переводчицей польского, ну и также чешского и словацкого языков, но в большей мере, польского, наверное, уже всё таки под конец своей жизни Наталья Горбаневская получила польское гражданство. Это произошло очень удивительно, как, наверное, и многое в жизни Натальи Горбаневской. На вручении премии Ежи Гедройца в 2005 году она спросила у президента, не даст ли он ей польское гражданство. И да на похоронах во Франции присутствовал представитель Польши, Томаш Орловский, посол. Как я уже сказала, Польша научила меня не только смотреть критически на свою историю, историю своей страны, но и тому, что значит протест и солидарность. Я выросла в достаточно аполитичное время и на аполитичном тогда Дальнем Востоке в начале нулевых, на которые пришлась моя юность. И я не верила, как и большая часть моего поколения, в то, что можно на что-то повлиять, что можно выражать свои взгляды открыто. И всё изменилось в Польше. Как раз сначала через изучение истории и того, что значило в этой стране движение “Солидарность” и как оно повлияло на весь Восточный блок и на приближение демократических времён. А потом, когда я своими глазами наблюдала консервативный поворот и новую атаку на доступ к аборту. Как все знают такую печальную историю Польши. И тогда я уже была готова принять участие, тогда я уже понимала, что я в этой стране надолго, что это моя вторая родина, и мне важно, я хочу быть частью, не знаю, здравого смысла, голоса людей, которые хотят иметь гражданские права. Первые чёрные протесты я пропустила из-за того, что находилась в разъездах. Я участвовала в них только опосредованно, онлайн. Мой первый массовый протест случился в конце марта 2018 года. Я была частью девяностотысячной толпы, которая парализовала движение в центральной Варшаве. В этой толпе были люди разных возрастов. Были пожилые, были молодые, были пары, были люди с детьми, были люди с ЛГБТ-флагами. Было очень много разных людей. И было ощущение какого-то единения и что есть надежда. И на время пандемии я обзавелась вот такой маской (показывает маску с символикой женского протеста), чтобы участвовать в новой борьбе, которая не заканчивается, борьба всё ещё продолжается. И я закончу своё выступление так. Будем надеяться на вашу и нашу свободу.

Анна Аркатова

Читает стихотворение НГ “Эта глиняная птичка — это я и есть…”

Я Анна Аркатова. У меня нет никаких вещдоков с протестных акций. Разве что кто-то щёлкнул меня у Соловецкого камня, да какое-то бодрое селфи с Марша памяти Немцова. Разумеется, это не то бесстрашие, с которым люди выходят в безнадёжные одиночные пикеты или транслируют оголённую правду с места событий. Но я точно знаю, что пока жива история болезни моей семьи, её еврейской половины, мне будет где и зачем стискивать зубы. Сгинувший в магаданских лагерях прадед, чудом спасшийся от гэбни дед, сломанная карьера отца, заживо сгоревшие в гетто родственники. Одна только оглядка на всё это снимает для меня вопрос, кто я, с кем я и в какой колонне. Я выбрала “Птичку” Горбаневской, потому что, мне кажется, сегодня, может быть, самое важное не петь, а не уставать. Не уставать верить, не уставать надеяться, поддерживать, не уставать быть видимым там, где всё сливается в сплошном абсурде. Спасибо!

Лета Югай

Здравствуйте! Меня зовут Лета Югай. Я бы хотела прочитать следующие стихи Натальи Горбаневской.

Читает “Охотники рыщут по тёмным борам…”

В стихах Натальи Горбаневской, кроме прочего, для меня очень дорога вот эта вот фольклорная интонация, с напускной детскостью, всё таки определённо отсылающая к реальности, повседневности и к каким-то очень недетским вещам. А что касается её истории, то я бы отметила такой поворот: когда я читала о ней в школе, на младших курсах института, то это была для меня, скорее, история, некоторое такое прошлое героическое, но, тем не менее, прошлое. И вдруг внезапно ты оказываешься в мире, где это перестаёт быть прошлым, а становится эмоциональной матрицей, с которой люди должны сверять себя каждый день. Сверять себя вопросом “А сделал бы я так же” или даже “А сделаю ли я так же”. Ну и я бы хотела немножко рассказать о своём опыте участия в одиночном пикете в защиту Европейского университета в Санкт-Петербурге напротив Министерства образования. Я шла, собственно, на эту акцию без чётко сформулированного намерения стать в пикет. Я нарисовала плакат для своей подруги по её просьбе, и в общем-то по её, по нашей совместной идее, в которой была метафора пыльного, запылившегося окна в Европу, где улитка (знак Европейского университета) метафорически была таким следом, проведённым пальцем по стеклу, сквозь который можно было видеть солнце. Вот, я, собственно, шла как автор плаката. Но когда я оказалась в этой становящейся серии одиночных пикетов, я поняла, что я не могу остаться в стороне, что я хочу быть подключённой к этому. И я взяла плакат, соответственно, принесённый кем-то другим. И это было чувство очень высокой включённости в настоящий момент и в коммуникацию с другими людьми: то есть кто-то держит мой плакат, я держу чужой плакат, мимо проходят люди, они показывают, там, лайк или взглядом как-то выражают солидарность. И, несмотря на то, что ты чувствуешь страх, ты в это же время чувствуешь, что именно здесь ты находишься на каком-то правильном месте и в каком-то правильном действии. Вот. И я бы хотела ещё прочитать свои стихи семнадцатого года. Которые написаны были, когда Конституция российской федерации стала одним из символов протеста. Люди выходили на акции и держали в руках Конституцию, эта была форма тоже сильного протестного высказывания. В основе этого стихотворения лежит реальный случай, произошедший со мной на экзамене. Посвящается моим студентам. Читает стихотворение “Девушка раскрывает сумку: ручка, тетрадки, зеркало, конституция…”

Ася Аксёнова

Читает стихотворение Натальи Горбаневской “И миновало. Что миновало? Всё миновало…”

Читает собственное стихотворение “Если вас загнали в угол…”

С Натальей Горбаневской я виделась один раз. Вернее, я слушала её выступление. Был её поэтический вечер в клубе “Дача на Покровке”. Вечер, организованный проектом “Культурная инициатива”. И Наталья меня потрясла состоянием своей внутренней свободы. Это состояние мало у кого из людей есть, и мало у кого оно так органично и гармонично. Кроме того, она, помимо внутренней свободы, обладала ещё способностью не привязываться к внешним элементам жизни, к её каким-то вещественным проявлениям. Это тоже очень редкое качество для современного человека. У меня есть некоторый опыт правозащитных действий. Например, я провела трое суток у Белого дома в 1991 году. Я выходила на митинги какие-то к суду в поддержку Pussy Riot. Не потому, что я считаю что они абсолютно правы, а потому что нельзя за такие поступки давать такой срок. И в частности я около суда Таганского полемизировала с ужасными совершенно людьми, провокаторами, которые пришли туда. Так что Энтео даже написал какое-то жалостливое письмо Путину, где жаловался, что я как-то на него набрасывалась. Это было очень смешно. Про эти свои хождения я писала в живом журнале. Ещё я периодически я хожу на какие-то митинги. Не считаю себя активным правозащитником, но когда мне совсем как-то уже прикипает, я выхожу.  Я хочу рассказать про то, что случилось 24 февраля 2014 года и о последствиях этого. Я пошла на митинг в поддержку узников Болотной и вызвала своего мужа Андрея просто постоять со мной. Он пришёл, когда я уже стояла где-то час. Мы просто стояли в толпе, разговаривали на какие-то сугубо культурные темы, очень было мило и душевно. И как только он пришёл, минуты через три его стали вязать, тут же задерживать и сажать, он даже не успел там освоиться. Я это увидела, мне это показалось крайне несправедливым. Я закричала: “Тогда и меня тоже берите, потому что он ко мне пришёл”. И мне сказали: “Ну хорошо, иди в воронок, мать-героиня”. Ну и, собственно говоря, мы приехали в полицию. Надо сказать, что нас было, задержанных, человек двадцать, наверное. Мы все на фоне каких-то страшных гопников и наркоманов в ломках, которые там были уже, смотрелись просто зайчиками. Обращались с нами крайне вежливо, было ощущение, что мы сдаём экзамен по вождению какой-то в полиции. Так что, когда мы уходили, мой муж сказал: “Спасибо, нам у вас понравилось, будем всем вас рекомендовать”. Это были шуточки-шуточки. Но потом на всех нас завели уголовные дела. Причём было видно, что полицейским самим как-то было непонятно, зачем их заставляют заниматься ерундой. Что мы были не настоящие преступники. С нами были весьма корректны, вот, они выполняли свою работу. Потом были суды. И я в своём фейсбуке написала про суд, который состоялся надо мной. Я сейчас процитирую последствия всего этого в фэйсбуке: “Посетила Замосковрецкий суд. Ибо мне шилось-пришивалось абсурдное обвинение в том, что 24 февраля сего года я, находясь в 22.10 у дома 10 по Большой Татарской улице, чему-то там мешала, выкрикивая лозунг «Свобода», как было указано в протоколе. А это, конечно, безусловный криминал. Вероятно, в нашей стране более привычно и прилично выкрикивание слова «Рабство». Весь Кафка и Довлатов — в том, что в указанное время по указанному адресу я отнюдь не находилась, так как была свинчена в автозак, находясь по адресу Тверская, 4 — еще в 21 час. А как раз в 22.10 меня благополучно принимал полицейский чин в теплостанском ОВД. Кроме того, по запросу адвоката был получен официальный документ о том, что дома по такому адресу не существует в природе. Поскольку телепортацией и принципом одновременного нахождения в двух местах я все же пока не владею, по несуществующему адресу находиться не могу, а лозунг «Свобода!» ни к чему не призывает и ничего не разжигает, даже если бы я его и выкрикивала, и к тому же существуют свидетели, видевшие, как меня забирают с Тверской, 4, и что ни плакатов, ни лозунгов, ни даже и значков при мне не было, и я даже ни к чему не призывала вербально, а просто тихо стояла на Тверской у дома 4, демонстрируя молчаливое несогласие с жестоким приговором по Болотному делу. Степень абсурда, видимо, зашкалила даже и для судьи Сусиной, которая отнеслась ко мне душевно и по-человечески. В частности, когда я пришла в зал судебных заседаний, я из ехидства села в зарешеченную клетку, а когда появилась судья в мантии, она разве что руками не всплеснула: «Ой, да кто ж вас сюда посадил? Да зачем? Да выйдите отсюда и сядьте на скамеечку». Так между нами протянулись незримые человеческие ниточки, манипулятивно мною сотканные из кокона моей природной тяги к абсурду, что вкупе с блестяще найденными адвокатом Татьяной Глушковой несостыковками в моем деле помогло снять с меня обвинения.”

Екатерина Храменкова

Читает стихотворение «Не высокой болезнью» из сборника 1974 года «Не спи на закате»

Правозащитница, поэтка, человек, который сделал очень много для диссидентского движения, для россии — значит для меня поддержку, историческую поддержку. Это связь правозащитниц во времени. Для меня она человек, который становится для меня опорой, когда я выхожу на акции. Потому что, когда я думаю о таких людях, как она, людях, которые выходили в 68 году, подвергались преследованиям, помещению в психиатрические больницы принудительному, то я понимаю, что её отвага, её мужество в прошлом может помогать и мне сейчас. И я чувствую, что я не одинока, что есть люди, которые были до меня, и есть люди, которые будут после меня. И для меня это очень важно. Я признательна ей за то, что она сделала когда-то. Мне хотелось бы рассказать о своём протесте, в котором я участвовала в 19 году. Он был связан с делом Светланы Прокопьевой, замечательной псковской журналистки, которую стали преследовать за её совершенно честную журналистскую речь против насилия. Когда она сказала о том, что подросток, подорвавший себя у здания ФСБ в Архангельске 17-ти летний, является жертвой репрессивного режима. Потому что он это сделал из-за того, что насилие порождает насилие. И государство, которое всё время обращается к репрессивным мерам, вызывает подобную реакцию у людей. Люди становятся всё более сжаты в этих рамках, в этих тисках. И чувствуют, что у них нет выбора. И это трагедия, это не оправдание терроризма. Это анализ, честный журналистский анализ. И за это ей грозило 6 лет тюрьмы. За две страницы текста. И в итоге ей присудили огромный штраф в полмиллиона рублей. Мне хотелось бы выразить ей большую признательность и солидарность. И вот мой пикет с текстом 29 статьи Конституции о том, что цензура запрещается, был посвящён именно делу Светланы Прокопьевой. А сейчас мне бы хотелось зачитать своё стихотворение, посвященное человеческому женскому телу, посвященному нашему праву на наше тело. Стихотворение было написано в связи с делом Юлии Цветковой. Потому что Юлию Цветкову, как вы знаете, обвинили в пропаганде порнографии, притом что она как раз делала нечто абсолютно противоположное объективации женского тела. Она говорила о том, что женщина имеет право на своё тело, она возвращала женщинам самоуважение. И её картинки были абсолютно бодипозитивными. Я очень негативно отношусь к уничижению сексуальности, к объективации тела в порнографии. Потому что, на мой взгляд, сексуальность — это то, что присуще личности. Это наша возможность выразить себя. И порнография делает противоположную вещь, забирая у человека право на собственное тело, объективируя его. Но Юлия Цветкова делала абсолютно противоположные вещи. И в её преследовании, политическом преследовании за фемактивизм, и за её разговор о гендерном неравенстве.

Читает «Мое тело — холст, полученный от рождения.»

Ольга Мазурова

Читает стихотворение НГ “Достаточно пройти четыре остановки…”

Наталья Евгеньевна Горбаневская для меня прежде всего человек совести. Светлая, умная, с потрясающим чувством юмора, человечная и вместе с тем очень сильная, мужественная. Счастьем были редкие минуты общения с ней. Ударом был внезапный уход её в 2013 году. Что касается участия в протесте… То я врач. Естественно, как врача меня не может устраивать то, что происходит с российским здравоохранением, с отношением к больным людям не могу согласиться в нашей стране сейчас. Волнует меня антивоенная тема, потому что в семье погибло очень много родственников в прошлую войну. И я бы не хотела, чтобы война снова пришла к нам. Хотя она уже идёт, необъявленная, восьмой год в Украине. Приоритетом является также поддержка крымских татар, которые переживают новую волну репрессий, участников мирного ингушского протеста, политзаключённых российских — прежде всего больных, нуждающихся в оказании медицинской помощи больных политзаключённых, поддержка участников ЛГБТ-сообщества.

Далее на экране видны фотографии Ольги Мазуровой с многочисленных митингов, на некоторых её задерживает полиция.

Нина Гадаева

Я узнала о Наталье Горбаневской во времена перестройки. Меня тогда очень поразила эта женщина, которая была к тому же уже мамой, у неё был второй малыш. Ей действительно было кем рисковать, но она всё-таки поняла, что не может остаться в стороне и пошла с другими такими же неравнодушными людьми на площадь. Хотя они были уверены, что может вообще ничего не получиться, но мы хотя бы попытаемся.

Читает стихотворение “А на тридцать третьем году я попала, но не в беду…” на каталанском языке (перевод Josep Xaubet Vilanova).

Эти стихи Натальи Горбаневской мы специально хотели посвятить ещё и солидарности с феминистками из Каталонии. Вот как раз платок (показывает) с одной из их манифестаций. Это феминистки, которые очень многого достигли в борьбе с фемицидом, в борьбе за права женщин. Особенно, если учесть, что Каталония пережила диктатуру, пережила оккупацию франкистами. И при диктатуре Франко даже нельзя было говорить на каталанском языке, он был запрещён. Как были запрещены и каталанские танцы и даже празднования каталанских фиест. И язык для каталонцев очень важен. Для того, чтобы не просто показать свою идентичность, но и показать своё стремление к свободе. И это в том числе как символ борьбы с диктатурой у меня как раз за спиной подаренный мне флаг Каталонской республики. Я протестовала против того, чтобы людей сажали за политику, за высказанные мнения, за песню, за то, что они заступались за других людей. Конечно же, я протестовала против войны, против вторжения в Украину, против вторжения к любому из наших соседей. Я протестовала против того, чтобы людям ухудшали условия их труда. Я протестовала против пенсионной реформы. Конечно же, я протестовала против фемицида. Даже когда нельзя было нигде выйти, я ходила с полотнищем антифемицидным по городу и разворачивала его на площадях и у знаковых зданий. И в Питере мы даже развернули его даже на фоне крейсера “Аврора”. В своё время я очень хотела посетить Рожаву. Но в тот год, когда мы с товарищем поехали туда, Рожава была в осаде. И мы оказались сначала в городе Сулеймания, там где есть курдская автономия в Ираке. Это был 2016 год. Конечно, поездка была связана с риском определённым, но мы всё-таки не на фронте были. У нас была возможность посетить автономный посёлок, где действует женский комитет. Это посёлок Махмур, который образовался на месте бывшего лагеря беженцев. Там есть женский комитет, и у него такая сила, что он может даже наложить вето на любое принятое решение. Там, в Сулеймании, как раз 1 мая с этими курдянками и курдами мы пошли на демонстрацию. И когда я увидела, как подъезжает полиция, и они надевают на себя шлемы, каски, забрала и так далее, всё это было так знакомо. И я спросила у одного курда: “Они пришли нас разгонять?” — “Нет, они пришли нас охранять”. Мы шли через город, пели песни. Курды попросили нас спеть революционную песню на русском. Я запела: «Вихри враждебные веют над нами, тёмные силы нас злобно гнетут. В бой роковой мы вступили с врагами, нас ещё судьбы безвестные ждут.» И эта песня была подхвачена на разных языках, потому что вместе с нами в той колонне были интернационалисты из разных стран, из Европы, из США. Это, конечно, было удивительное и поразительное ощущение. Так же, как и видеть выступление и фиолетовые флаги курдянок, которые, казалось бы, так близко от фронта с игиловцами, они представляли собой новых женщин, дающих надежду Ближнему Востоку — на мир, на лучшую жизнь, на лучшее общество. И потом, уже в Москве, я выходила на протесты против нападения на курдский кантон Африн, против нападения на Рожаву, на территории, где, в том числе, существуют в том числе и женские кооперативы, где курды, которые знают, что такое геноцид, стараются, всё-таки построить мирную жизнь и не пускать к себе исламистов. Где нашли убежище женщины-езидки, бежавшие из игиловского плена — пережившие пытки и гибель своих близких. И конечно, стоять молча в стороне и смотреть, как танки утюжат Африн было невозможно. Казалось бы, что мы могли сделать? Африн всё равно захвачен, война в Сирии всё равно идёт, и политики делят территорию, не считаясь с жизнями людей.  Возможно, я сейчас сказала как-то сумбурно. Но я надеюсь, что мой голос тоже будет частичка истории того, как женщины выходят, как они стараются поддержать друг друга, даже если они находятся так далеко.

Марыя Мартысевіч

Меня зовут Марыя Мартысевіч и я прочитаю стихотворение Натальи Горбаневской 1977 года в моём переводе на белорусский язык.

Читает стихотворение НГ “Помяни меня пока я жива”.

Тетяна Ісаєва, Свiтлана Губiна

Тетяна Ісаєва читает на украинском языке стихотворение Натальи Горбаневской “Это я не спасла ни Варшаву тогда и ни Прагу потом”.

Рассказывает Свiтлана Губiна

“Историю творим, пишем, сохраняем” — этот девиз определяет направление работы Музея женской и гендерной истории, который начал свою деятельность в 2008 году и является первым и единственным в Украине женским музеем. С помощью музейных эспонатов, которых более четырёх тысяч, мы хотим показать гостям, что история человечества — это не только история мужчин. История человечества — это история женщин, которые во все времена, во всех странах играли и продолжают играть важную роль. Однако так сложилось, что в исторических трудах женщины вспоминаются только как матери, дочки, жёны, соратницы каких-либо известных мужчин. И трудно представить сколько достойных женщин остались неизвестными для истории. Одна из таких женщин — Наталья Горбаневская, правозащитница, поэтесса, переводчица, которая внесла большой вклад в развитие диссидентского движения в Советском Союзе, но до сих пор её имя неизвестно широким кругам общественности. Музей женской и гендерной истории присоединяется к инициативе Московского женского музея почтить память Натальи Горбаневской и в дальнейшем открывать невидимые страницы женской истории.

Любава Малышева

Поёт песню на стихи НГ “Между чёрною речкою и рекою белою…”, на экране — обложки книг Натальи Горбаневской.

Меня зовут Любава Малышева, я хочу рассказать, что для меня значит Наталья Горбаневская. Прежде всего, это пример пример, пример жизни, ролевая модель. Потому что когда я только начинала что-то узнавать о правах человека и о протестах, не так уж много было женщин-поэтов, которые, во-первых, писали гражданскую лирику, во-вторых, сами выходили на площадь, и не с кем было соотнестись и получить какую-то обратную связь. В россии я где-то семь лет занималась различными правовыми инициативами. Но потом уехала и стала изучать, как устроено норвежское гражданское общество. Сделала эту англоязычную книгу для норвежских друзей (показывает книгу The city talks) и, в общем, эту книгу я повезла в качестве дара Наталье Горбаневской. Но не с намерением, чтобы она как-то подробно её изучала или там ради какого-то отзыва. Ну просто знаете, как вот приносят дары какие-то великим людям, вот я принесла эту книгу. И она неожиданно серьёзно отреагировала на это, она спросила: “Ты понимаешь, что это такое, насколько это значимый проект?” Я сказала: “Ну да, для меня это очень важно, но не уверена, что это важно ещё для кого-нибудь”. И она спросила, есть ли эта книга на русском языке. Я сказала, что, хотя я делала записи на русском языке и все они есть в интернете, но я не думаю, что у моего исследования есть читатель в россии. И она научила меня очень простому правилу, которое на самом деле можно услышать в разных областях: сделай свою часть работы. Когда уже Натальи Горбаневской не стало, и я получила предложение написать статьи для Радио Свобода тоже в связи с этой книжкой… Я подумала, что я соглашусь, пожалуй, и напишу для этой площадки на русском. И я сделала второй том (показывает книгу) и самый лучший — третий том (показывает). В этих книгах рассказывается про различные инициативы, которые можно было бы применить в россии. И моя любимая из этих акций — “Женская историческая ночь”. Я нашла только два протеста, которые позволяют зайти непосредственно в глобальный активизм, то есть во все линии сразу. Например, если человек начинает с зелёного протеста, да, защищает животных, он, скорее всего, с большой степенью вероятности, он там и останется. Или если он защищает права геев, или если он работает с профсоюзами, то, скорее всего, его активность и ограничится этим сектором. Но два протеста — “Женская историческая ночь” и “Еда вместо бомб”… у меня есть морковь из каррарского мрамора, как памятник этой инициативе (показывает)… Когда проводится акция “Еда вместо бомб” собираются самые разные люди — анархисты, антифашисты, правозащитники, феминистки. Это очень удобная школа, такая революционная кухня, где готовят активистов глобального уровня. И “Женская историческая ночь” это тоже доступная инициатива, потому что она не требует какого-то глубокого знания феминистской теории, или каких-то знакомств, или каких-то навыков, она требует только критического мышления и самостоятельной духовной работы. Так что “Женская историческая ночь” — это хороший такой заход в правозащиту международного уровня. Я скажу про два протеста, которые важны для меня. Прайд 2007 года в Москве. После того, как были разорваны все радужные флаги, мы уже стояли и не знали, что ещё можно предпринять, и я вспомнила, что у меня есть флаг hippy.ru — знамя, которое мы сшили для Астраханской радуги (показывает). С этим флагом и прошёл прайд, пять шагов, после чего все были арестованы. Я не арестовывалась вместе с ними, я убегала с фотографиями. Вот, но друзья подняли этот флаг, потом они его спасли и вернули. Так это закончилось. После какого-то бесконечного числа протестов, в 2016 году я побывала на парижском вегги-прайде. У меня есть оттуда майка (показывает, на экране — видео с акции). И это шокировало даже меня, насколько непримиримыми были французские и европейские активисты в своих требованиях, в этой новой парадигме, которую они утверждали. Я попробую спеть песню, которая посвящается женщинам-правозащитницам, я только-только её написала, после того, как после ареста умерла Анна Пастухова.