интервью с участницей Искренковских чтений 2020

— Татьяна, чем вам запомнились #искренковские_чтения? Начали ли вы какие-то совместные проекты с участницами?

— Говоря об Искренковских чтениях, в первую очередь я бы хотела поблагодарить организаторов за приглашение и за огромную работу, которую они проделали, чтобы эти чтения состоялись. Было приятно увидеть среди участниц и своих давних университетских подруг (Надю Делаланд, Наталью Сухорукову), и известных поэтесс и, конечно же, познакомиться с теми, кого я раньше не знала. Даже совестно признаться, что до этого я не была знакома с творчеством Евгении Барановой. Или с совершенно прекрасной Жанной Бадалян. Совместных проектов ни с кем не начала, но теперь, когда вы об этом спросили – задумалась, не стоит ли попробовать.

— Участвовали ли вы раньше в женских фестивалях? Нужны ли женские литературные фестивали, организации, музеи, журналы, издательства?

— Именно в фестивалях не приходилось. Второй вопрос сложный. С одной стороны, пространства, специально созданные для женщин (будь то музей, издательство или журнал), привлекают своей безопасностью, возможностью получить поддержку и отклик на равных, «проявить» женщин в общественном сознании. С другой стороны, это путь в гетто. Будто бы есть нормативный «общий» мир и отдельный женский мир. Мне кажется, что женщинам нужно объединяться и не бояться предъявлять себя, при этом не отгораживаться от мира в женских пространствах, а приносить их с собою на те территории, которые почему-то считаются мужскими.

— Нравятся ли вам современные формы, взаимодействия разных искусств — видеопоэзия, активное участие художников в литпроцессе, тексты в пространстве города?

— Да, синтетические виды искусства кажутся мне очень интересными, мы же существа многозадачные и каналов восприятия у нас много. Если говорить о том, что мне нравится, то сразу вспоминаются рыбозайцы, которых поэтесса и иллюстратор Дана Сидерос рисовала не только на бумаге, но и на камнях возле водоёмов. Или вот Заяц ПЦ Линор Горалик, который высказывается на злобу дня, общается с друзьями, шутит, впадает в депрессию и вообще живёт, кажется, более богатой жизнью, чем многие люди.

— В честь каких поэтесс, писательниц, критиков, учёных — пишущих на русском или на других языках — вы бы назвали улицу? Нужны ли улицы, памятники, площади, названные в честь гуманисток?

—  Если улицы называют чьими-то именами, то почему бы не называть их именами выдающихся женщин. Пусть будет улица Лидии Чуковской и проспект Елены Шварц, бульвар Донны Тартт и проезд Туве Янссон, пусть будет школа имени Людмилы Петрановской, площадь Ады Лавлейс и фонтан Джозефины Кокрейн.

— Если подойти к вашему шкафу — много ли там книг, написанных женщинами?

—  Много, конечно! Полка, на которой стоит современная отечественная литература, почти сплошь женская. В современной литературе я целенаправленно читаю женщин. Здесь у меня Мария Степанова, Линор Горалик, Надежда Беленькая, Надя Делаланд, Алла Ботвич, Мариам Петросян, Наринэ Абгарян, Яна Вагнер, Людмила Улицкая, Людмила Петрушевская, Лора Белоиван, Лена Элтанг. Довольно пёстрая компания на самом деле. Другая «женская» полка – это детские книги. Много книг Маши Рупасовой, Дарьи Герасимовой, Джулии Дональдсон, Туве Янссон, Джудит Керр. Часть книг не стоит на полке, они прочитаны в электронном виде, поэтому к увесистому, физически стоящему на полке «Щеглу» Донны Тартт, можно добавить «электронную» Антонию Байетт, Лиану Мориарти, Элизабет Гилберт.

Книжная полка Татьяны Пушкарёвой

— Считаете ли вы что нужна новая детская литература и новые ролевые модели для малышей? Можно ли, изменяя детскую литературу, изменить общество?

—  Было бы неплохо изменить общество, но одной детской литературой не обойтись. По данным, приведённым в книге Кэролайн Перес «Невидимые женщины», в пять лет у американских детей, идущих в школы, нет проблем с гендерным равенством (и учёных они рисуют женщинами довольно часто, и девочки легко соглашаются играть в игры «для очень-очень умных детей»), а вот спустя год ситуация меняется довольно сильно. И дело тут не в книжках, которые им читают, как мне кажется.

Детская книжная полка Татьяны Пушкарёвой

—  В России высокий уровень фемицида, гомофобии, мракобесия, коррупции, беззакония всех мастей. Люди не знают, что такое права человека и зачем они нужны. Женщины и не подозревают, что их права постоянно нарушаются. Многие матери находятся в сложнейшей жизненной ситуации, на грани выживания, без всякой помощи государства и общества. Что искусство, культура могут противопоставить этому? Что было не так с культурой прошлого, если Россия оказалась там, где оказалась?

— Думаю, ответ на этот вопрос требует написания обстоятельной монографии (и даже не одной). Моих познаний ни в истории, ни в экономике, ни в истории культуры явно недостаточно. С моей невысокой, в общем-то, колокольни представляется, что с культурой прошлого (если подразумевать под ней совокупность результатов интеллектуального труда в литературе, живописи, музыке, науке) не так примерно всё. По той простой причине, что эта культура была доступна какому-то фантастически малому количеству людей: в начале XX века (по переписи населения за 1897 год) уровень грамотности в России составлял 21,1%. Весь ХХ век — революции, интервенция, война, война, репрессии, холодная война, перестройка, дикий капитализм… Искусство, вынужденное либо обслуживать идеологические интересы государства, либо довольствоваться подпольным существованием. Вырастить на поле, обработанном таким образом, разумное, доброе, вечное — задача не из простых. Но пробовать нужно.

— Интересен ли вам феномен DIY? Делали ли вы когда-нибудь самиздат журналы или книги? Возможно, покупали самодельные книги?

—  По самодельным книгам в подростковом возрасте специализировались мои старшие дети. Рисовали комиксы, делали с друзьями зины. Я от них не отстаю: несколько лет назад воспользовалась сервисом Ridero, на которой издала книгу «Вчера была у Димы». Даже видела напечатанные по заказу читателей экземпляры. Для электронного варианта такой способ издания вполне годный, но для бумажного, конечно, нет – книжка выходит золотая. В прошлом году на этой же платформе мы с несколькими выпускницами литературных курсов опубликовали сборник рассказов «Шальные истории». Он даже с иллюстрациями. Так что сейчас самиздат ближе, проще и доступнее, чем когда бы то ни было до этого.

—  Расскажите о ваших любимых певицах, художницах, режиссерах, женщинах-учёных.

— В прошлом году я написала сборник детских стихов и искала художницу, которая сделала бы для меня пробную иллюстрацию. Пересмотрела огромное количество работ, подписалась в Инстаграме на несколько десятков авторов. И это, конечно, совершенно удивительный мир. В нём много щедрости, энергии, жадного и доброжелательного любопытства к чужим работам. И зверская работоспособность.

Очень люблю иллюстрации Оксаны Батуриной, Маши Судовых, Алёны Наливкиной. На линогравюры, рисунки, коллажи Ольги Езовой-Денисовой вообще могу бесконечно смотреть. Они кажутся очень простыми — ягоды, вышитые грибы, птицы, прожилки на листиках, мхи — но это простота чуда.

—  Расскажите про ваших бабушек и маму…

— Две бабушки и мама — три длинных жизни, каждая со своим сюжетом, одновременно простым и витиеватым. И в каждой — много тяжёлого труда (все они жили, а мама и сейчас живёт в сельской местности), семейные обязанности, потери детей и мужей.

Когда умерла моя восьмидесяти четырёхлетняя бабушка Нюра, мне было четырнадцать. Тогда я не находила никакого сходства между нами. А сейчас, спустя тридцать лет, понимаю, что могу как она сидеть, глядеть перед собой невидящими глазами, слушать вполуха разговоры, и ничего не говорить. Не испытывать в этом никакой потребности. Бабушка Нюра была молчунья. Жаль, что уже никогда не узнать, о чём она молчала.

Бабушка Катя рано овдовела, вырастила пятерых детей. Она делала много дел, я помню её и пропалывающей грядки, и ощипывающей птицу, и стирающей. Но для меня она всегда будет бабушкой, которая пекла хлеб и пироги. Хлеб — и зимой, и летом, на всю семью. Пироги — куличи и круглики — на Пасху. Круглик — пирог из сдобного дрожжевого теста с начинкой из сухофруктов и варенья. Как я их любила! Они и были её творчеством и искусством. В общем, лет восемь назад, бабушки Кати уже не было в живых, я взяла дрожжи, муку, молоко, яйца… Теперь я тоже пеку и пироги, и куличи, и хлеб, и булочки, и кексы. Приятно думать, что это умение понимать тесто и готовить его у меня от бабушки.

В маме самое главное сейчас, что она жива и относительно здорова. Для понимания, в чём (кроме внешности) мы схожи, мне нужно пожить ещё немного.

Но есть и различия. Мы с сестрой — первое поколение женщин нашей семьи, кому удалось получить высшее образование (мама не закончила педагогическое училище, бабушки были безграмотные). Так что свою жадность к покупке и чтению книг могу объяснить необходимостью закрыть прорехи в образовании всей семьи 🙂

— Расскажите о ваших изданных книгах…

— Изданных книг у меня немного: как-то я долгое время воображала себя человеком пишущим, но на самом деле не писала. Только последние года три, наверное, я начала по-настоящему думать, двигаться (а иногда лежать) в нужном направлении. Поэтому, найти что-то изданное из моих стихов и рассказов, не очень просто. Два рассказа в сборнике «Одна женщина, один мужчина» (АСТ, 2013), книга «Вчера была у Димы» (Издательские решения, 2015), рассказ в сборнике «Шальные истории» (Издательские решения, 2019), рассказ в сборнике «Подземный свет» (подземныйсвет.рф). В прошлом году в журнале «Этажи» вышла стихотворная подборка «Сиротские песни».

Издавать легко, если не искать издательство, а идти сразу по пути электронного самиздата. Если же хочется бумажную книгу, то для меня этот путь оказался непосильным. Ни для небольшого романа, написанного в позапрошлом году, ни для сборника детских стихов, написанного в прошлом году, я пока не нашла издательства. Надежды не теряю.

Хорошо, когда у человека есть сестра.
Хорошо, когда у человека есть брат.
Это древняя магия, замешанная на сходстве нутра,
это сказка простая про семерых козлят.

И болит похожее, и похожее не болит.
Умер давно отец. Бедная мать чудит.
Сидишь на балконе, плачешь, телефон в кармане звонит.
Здравствуй, брат мой Алёнушка,
зубик, косточка, лимфоцит.

***

Вчера во сне мне рассказали
Вчера во сне мне показали
Что был один
Что был ещё ребёнок
Что у меня ещё один ребёнок
Что у меня ещё один ребёнок был
Младенец был
И он однажды умер
Во сне я знала: это правда, правда,
Он был, он был, и он однажды умер.
Ни глаз его не помнила, ни ручек,
Ни запаха молочного макушки,
Но главное — мне не сказали имя.
Васятка? Маша? Леночка? Григорий?
Данила? Мила? Сашенька? Андрейка?
Вторые сутки выкликаю имя,
Которое мне так и не сказали,
Как будто тьма отдаст того Мишаню,
Как будто тьма вернёт мне эту Дашу,
Как будто выступит на свет Алёша,
Как будто имя пересилит смерть
И даст мне вспомнить запахи и крики,
Бессонницу, цветные погремушки,
И даст мне вспомнить что-то кроме горя.
Васятка? Мила? Дашенька? Андрей?
***

На всех фронтах
«Не хочу огорчать тебя, дорогая,
но вы проиграли.
На всех фронтах этого мира
дети убивают детей,
города задыхаются,
океаны мелеют,
земля не даёт плодов.
Вы проиграли,
никто здесь не стоит
ни ваших слёз, ни трудов.
Твой Демон.»
«Спешу обрадовать тебя, милый,
вы проиграли.
Дети этого мира не знают страха,
смеются в голос над оружием взрослых,
уходят в лес, строят дома на деревьях,
нянчат китят, пока их родители пляшут,
в рост идёт здесь любая ветка,
стоит только воткнуть её в землю.
Вы проиграли,
никто здесь не зол
и искушеньям не внемлет.
Твой Ангел.»
«Саша, остановись! Прекрати носить их записки!
Ты санитар, а не почтальон.
Завотделением Мыскин.»

Поделиться