12.8.2021 Любава Малышева в программе Марьяны Торочешниковой “Человек имеет право” (время начала сюжета в ролике 37:20)
МТ: Это программа “Человек имеет право”. На днях ООН опубликовала альтернативный доклад о фемициде в России. Фемицид – это если совсем упрощать – убийство мужчинами женщин именно за то, что они женщины. То есть важен именно мотив проявления властных отношений и чувство превосходства мужчины над женщиной. Так вот, если верить данным, которые собрали и отправили в профильный комитет ООН участницы независимого проекта “Нет фемициду”, каждый день в России от рук мужчин погибает, по меньшей мере, три женщины. Рассказывает Анастасия Тищенко.
АТ: Пару дней назад на свалке в Забайкальском крае нашли тело 28-летней жительницы села Шилки. Позже следователи обнаружили видео из подъезда, на котором один мужчина поднимается с убитой по лестнице. Спустя время уже двое мужчин спускаются вниз, волоча что-то по полу. Оба подозреваемых ранее судимы. Мотивы убийства следователи ещё устанавливают. Но уже с большой долей вероятности это преступление можно назвать “фемицидом”, убийством на почве ненависти к женщинам, совершенным мужчинами. В 2021 году независимый проект “Нет фемициду”, анализируя новости и информацию на сайтах прокуратуры и судов уже насчитал 727 подобных преступлений. В 2020-м их было 1638. Консорциум женских неправительственных организаций считает, что жертв среди женщин ещё больше, не менее 5000 в год. Самый высокий коэффициент фемицида, то есть количество убийств, деленное на численность населения в районе, в Чукотском автономном округе, самый низкий – в Чеченской республике. Но не исключено, что там информацию о преступлениях просто скрывают, считают в проекте Нет фемициду. Так, летом 2020 года в республике умерла 23-летняя Мадина Умаева. Родственники со стороны мужа похоронили девушку в ту же ночь – вопреки традициям и просьбам родителей посмотреть на тело дочери. Мама Умаевой утверждала, что Мадину до смерти избил супруг. Он это отрицает и говорит, что причина смерти – эпилептический припадок. В итоге в дело вмешался Рамзан Кадыров. Он объявил, что, согласно, результатам вскрытия, смерть девушки была ненасильственной. И заставил мать Умаевой публично извиниться за клевету. Чаще всего, в 38% случаев, в 2020 году женщин убивал их интимный партнёр. Каждое пятое преступление совершал знакомый, в 15% случаев убийцей был родственник. В подавляющем большинстве за убийство мужчин лишают свободы на сроки от 4 до 12 лет. При этом каждый 10-й убийца был ранее судим, подсчитал проект Нет фемициду. Случай из 2020 года: убийца душил сожительницу так, что сломал ей шейные позвонки, а потом выбросил полуживую в мусорный бак. Погибла она уже в мусорной машине под гидравлической лопатой для прессовки. Суд счёл, что это было лишь покушение на убийство и назначил наказание пять лет лишения свободы в исправительной колонии общего режима.
МТ: В эфире “Радио Свобода” и телеканала “Настоящее время” программа “Человек имеет право” и я, её ведущая Марьяна Торочешникова. А на видеосвязи со мной участница проекта “Нет фемициду” Любава Малышева. Здравствуйте! Почему вы считаете, что большинство убийств женщин в России – это фемицид, то есть убийства ненависти.
ЛМ: Ну потому что я читаю новости и пытаюсь их анализировать в сводной таблице. И так получается. То есть если мы просто игнорируем происходящее, то есть прочитали и забыли, если мы ничего не изучаем – конечно, нам может показаться, что это какие-то случайности. Но объединив данные, мы видим закономерность.
МТ: В чём, в чём состоит эта закономерность?
ЛМ: Существует “Латиноамериканский протокол” по фемициду и в нём прописаны критерии фемицида и убийства соответствуют критериям, научным критериям. Например, когда для убийства была применена избыточная сила, большая чем нужно, чтобы убить человека, когда одновременно использовано несколько способов… Ну критериев очень много и для каждого возраста есть свой спектр убийств и научных данных.
МТ: Это я понимаю. Но поясните, пожалуйста, тем людям, которые не так хорошо погружены в тематику, как вы. Почему фемицид это именно убийство на почве ненависти. Потому что ведь любое убийство, по большому счёту, если не считать неосторожные, оно так или иначе вызвано какими-то негативными реакциями одного человека по отношению к другому. Вот почему вы выделяете именно убийства женщин мужчинами.
ЛМ: Потому что это разновидность ксенофобии, мизогиния. И у нее тоже есть свои признаки. Иногда они прямо говорят, что убивают женщин из ненависти. Но иногда мы видим это по косвенным признакам – отношения власти, доминирования, гендерных ролей. Это очень часто звучит. Например, могут убивать за то, что не приготовила ужин, не убралась, не покормила ребенка. То есть не выполнила то, что “должна”. Или из ревности. Все эти мифы о любви, верности, чести тоже относятся к фемициду…
МТ: Любава, вот вы боретесь за то, чтобы такое понятие, как “фемицид”, оно вошло в лексику не только чиновников и правозащитников российских, но, может быть, и в законодательную. Какая разница, как называть убийство? Ну убийство и есть убийство. Какая разница?
ЛМ: Есть такое последствие, как юридическое последствие. То есть как к этому относится государство. В странах, где парадигма фемицида принята, за него дают пожизненный срок, срок, сопоставимый с пожизненным. И в нашем государстве, в России, могут ограничиться ограничением свободы. То есть могут просто выпустить. Сказать что: “Убил и убил”. Когда мы называем вещи своими именами, они обретают иную видимость. Общество начинает иначе относиться к явлению. И в странах, где есть это понимание, резко идёт на спад число убийств, а число приговоров, которые велики, больших приговоров, становится выше. Без слова “фемицид” приговоры чаще оправдательные.
МТ: А оправдательные почему? Именно потому, что до сих пор журналисты, которые пишут об этих убийствах, употребляют такие эвфемизмы, такие понятия как “Ромео убил свою возлюбленную” или “Отчаявшийся мужчина, ему изменили”… То есть делают некоторые уступки именно мужчине и уже заранее оправдывают его поведение. В этом, вам кажется, причина.
ЛМ: Влияние медиа огромно. В тех странах, где не работает закон, влияние медиа – ключевое.
МТ: Вы можете привести примеры конкретные?
ЛМ: Существует такая научная история как фемицидные и антифемицидные фреймы. Я прочитала про это в канадском исследовании. Исследовали фемицид в Онтарио и медиа, которые пишут о фемициде, маркировали ли они фемицид, оправдывали ли они убийцу, очеловечивали ли они жертву… Там на самом деле десяток вот таких признаков, которых можно обнаружить в медиа. Вообще в любом сообщении. Голос власти, голос близких, мифы… И обнаружили неоспоримую связь, обнаружили влияние медиа на убийства. Утяжеление и учащение убийств, если парадигма фемицидна.
МТ: То есть если риторика, ну скажем так, не оправдывающая, но, скорее, сочувствующая по отношению к мужчине, да, тогда проблема с фемицидом именно в этом регионе усиливается. Правильно я понимаю?
ЛМ: Ну да. Но самое главное – это маркировка. Если нет маркировки – это практически то же, что отрицание фемицида.
МТ: Маркировки – в смысле если в публикации не пишут, что это был фемицид.
ЛМ: Да, если нет этого слова – однозначно, эта публикация способствует фемициду дальше.
МТ: Вот смотрите, по состоянию на 11 августа 2021 года жертвами фемицида в России с начала года стали 727 женщин. Но там же, в вашей хронике, указано еще и на то, что называется “незавершенный фемицид”, от которого также с начала года в России пострадала 1036 женщин. Поясните пожалуйста, а что имеется ввиду. Что такое “незавершенный фемицид”.
ЛМ: Наверное, нужно для начала оговориться, всё таки, что у нас в таблице только новости. Что реальное число убийств как минимум в три раза больше, а наверное даже ещё больше. Это такая первая оговорка, то есть там не 727, а в три раза больше. И я изучала два года только убийства, но потом я поняла, что этого мне не достаточно. Что нужно посмотреть вообще весь спектр нападений на женщин, чтобы понять, что происходит. Я стала также считать также те нападения, которые не закончились смертью. И действительно оказалось, что там полностью отличается картина. Картина незавершенного фемицида другая. Там другая жертва, очень много там девочек, там практически всегда изнасилование, и там совершенно другой преступник. Меньше интимных партнёров, больше что называется неизвестный человек, незнакомый до насилия. Из этого следуют другие превентивные меры, другие законы, другие государственные программы. У нас никаких нет, ни против фемицида, ни против незавершенного, но в будущем они понадобятся.
МТ: Вот, кстати, о законах. Насколько мне известно, вы критикуете тех, кто добивается принятия в России закона о профилактике семейно-бытового насилия. А почему? Ведь это то, что как считают многие женщины, могло бы им помочь в реальной жизни. Если бы государство не доводило до того момента, когда, ну грубо говоря, “убьют – тогда и приходи”… А чтобы государство участвовало в профилактике этого насилия. Почему, тем не менее, вы критикуете эту идею.
ЛМ: Это тоже самое, что когда в статье пишут не “фемицид”, а “убийство”. Просто “убийство”. Так и “домашнее насилие” – оно, исключает, во-первых, половину жертв. И второй немаловажный пункт, что оно отрицает саму парадигму системных убийств женщин на почве ненависти к женщинам. То есть это никак не фигурирует.
МТ: А вы считаете, что государство должно должно действовать радикальнее и жестче.
ЛМ: Вопрос, должно ли действовать жестко государство – это один вопрос, а второй вопрос – какой должен быть закон. Это же, в общем, в России-то не одно и то же. Закон должен охватывать все случаи насилия над женщинами и показывать системность. Там должно быть определение фемицида, критерии фемицида и пожизненные сроки. И целая программа должна этому сопутствовать. Потому что современная тюрьма – она, конечно, не решает никаких проблем. Когда здесь идет речь о сроках – это не российская тюрьма, это какая-то новая иная тюрьма. Это, вернее, даже не тюрьма, а просто ограничение для этих людей, потому что они всё равно будут убивать. Их на свободу выпускать нельзя. Это люди с мачистской социализацией, которая неискоренима.
МТ: Сейчас государство не может принять даже такой “беззубый”, как вы считаете, закон о профилактике семейно-бытового насилия. Не говоря уже о том, чтобы принять закон о противодействии фемициду…
ЛМ: Ну понимаете… Закон – его вообще долго делать. Его пишет очень большая группа людей. Годами, да? И вот его когда принимают – его потом десятилетия невозможно поменять. Здесь есть такой вопрос как вообще ресурсы современного феминистского движения в России. Есть у нас 100% наших ресурсов. И 99% сейчас вместо того, чтобы заниматься темой фемицида, занимаются… я не знаю, чем. Продвигают беззубый, бесполезный, бесперспективный, несовременный закон, который в будущем просто будет способствовать ещё большему фемициду. Вместо того, чтобы сосредоточиться на чём-то современном и сделать нормальную программу.
